1 января.
Прошло ужасно.
Мне надоело быть помоечным ведром, когда относительно близкие люди, которые называют себя друзьями, сливают на меня свои выдуманные проблемы. Делают это в крикливой и жестокой манере, которую нельзя оправдывать ни несложившейся на этот вечер личной жизнью, ни нерeаlизованными надеждами, ни ёп его мать – экватором.
Я – не компостная куча.
Поклялась уже давно, что никто не сможет меня вывести из себя своим ором, нелогичными обвинениями, оскорблениями – потому что все это закончится как обычно: через 15 минут человек будет валяться в ногах и умолять о прощении. А смысл тогда переживать – знаешь ведь, что ненадолго спектакль.
Вроде урок усвоила. Ан нет.
Ю. показалось, что К. ее оскорбил тем, что вспомнил что-то из рассказанного ею о своем детстве. Рассказанного в другой компании. Вывод – меня никто ни во что не ставит, мои секреты хранить никто не умеет. Секрет был про птенца, которого она выкормила в деревне и выпустила чуть позже на волю. Устроила истерику мне по причине якобы моего языконедержания. Не разобравшись, не освоив даже той мысли, что я физически не могла этого сказать, да и ментально мне это не интересно. Перевела разговор на С. И я поняля, что все это было прелюдией.
Ну, не виновата я в том, что есть люди на планете Земля, которые меня с полуслова понимают, а я могу додумать их мысль на три хода вперед и дружно смеяться вместе с ними над шуткой, которую не все в состоянии понять, потому что из шутки было произнесено только междометие. Ну, не понять некоторым, а когда расшифровываешь, им почему-то кажется оскорблением: не считайте меня за тормоза. Некоторые – это Ю. Неровно человек дышит к С. Ревнует по-страшному ко всем. Его улыбка мне – истерика на полдня. Совместный трансфер – обязательное сопровождение (а вдруг что случится без надзора?).
Короче в новогоднюю ночь поехали бандой с кавой и сигарами на Ксанаду – в дом Дюпона. Веселились, дарили подарки и даже строили планы по совместной поездке на автомобиле через Карпаты на Кавказ. Кончилось все трагически упоминанием о той самой птице и истерикой с киданием туфель и сумок в мою сторону. Потом Ю. извинялась, целовала меня в голые плечи (красивое было платье – жаль не смогла насладиться им в полной мере). А все умерло. Ругались и раньше. И тогда я ей сказала, что больше подобного не потерплю. Что человек, который свое ОДНОСТОРОННЕЕ химическое отношение к мужчине ставит выше того, что сам же называл дружбой, меня разочаровывает.
После той давней ссоры я долго отходила, получалось миксовать в течение какого-то времени милое препровождение и тоску с соплями. Я все понимаю – на девочку накинулись все эмоции, какие только есть. Все, чего она никогда не чувствовала. Но я уже слишком многое пережила – и повторять это вместе с кем-то не могу. И не буду.
Новый год был безнадежно испорчен. Алкоголь не брал. Ю. пыталась смягчить ситуацию. Но все это было как «я тебя люблю» после удара в солнечное сплетение.
Ночью звонил А. Где узнал телефон – загадка. Говорил все про любовь и совершенные нами обоими ошибки. Поздравила с праздником. Была призвана вернуться к нему. Был отвергнут категорически.
Удивилась в очередной раз, как человек чувствует меня. Мейлы в ночь, когда я решилась на другого спьяну, посты в фейсбуке в тот же период. Вот звонок теперь. Как ни странно, нет даже чувства удовлетворения. Не было сарказма, не было горечи. Ничего не было. Поговорила, как с совершенно чужим, малознакомым существом.
Плакала с бутылкой коньяка на веранде дома Аль Капоне всю ночь совершенно по другому поводу. Повод – жалость к себе. Невозможность решить ситуацию с Ю. или повернуть ее в другую сторону. Все казалось глупым, никчемным – и эти алые ногти, и мое платье греческое, и мое пребывание на Кубе, вообще моя жизнь. Анаида пыталась успокоить предсказуемо: ты старше, мудрее, умнее, будь выше. Причем, не зная, в чем, собственно, дело. Думала, что мы мужика какого-то поделить не можем. Причем, этот мифический мужчина предпочел якобы не меня. Знала бы она...
Сказала, что не могу больше жить в такой обстановке: хочу улететь. Она назвала меня дурочкой. Я вправду вела себя как дура. Не надо принимать чужие проблемы как свои. Не надо. Но не умею я по-другому. И долго отхожу от любой ссоры, перекатываю все в мозгу из пустого в порожнее, думаю, как нужно было поступить и что сделать.
Самое забавное, что в этой ситуации я оказалась действительно дурой. Потому что все счастливы, а я в жопе.
Я решила теперь быть просто соседкой, которая не обязана вместе обедать, ужинать, проводить время на пляже, смотреть кино, гулять и РАЗГОВАРИВАТЬ.
Ю. пыталась неловко извиниться – типа, «мне кажется, что вчера я потеряла что-то важное – твое доверие, твою дружбу»... а мне это уже не кажется. Очень больно.
Разговариваю односложно. Да, нет, не знаю, может быть. И в этой ситуации я снова буду для всех не правой. А объяснить всем, в чем причина, я не могу. Порядочность не позволяет. Ну, в самом деле, не рассказывать же, что Ю. на меня костылем замахивалась в период истерии с продолжением в виде депрессии.
Я так ждала нового года, думала, все будет как-то по-другому, я стану уравновешенной, спокойной при всем при этом сохранив свою природную жизнерадостность и юмор. А я в первые 2 дня нового года выгляжу замкнутой, нервной. И я не улыбаюсь. Совсем. Сижу вот и слезы лью в три ручья, сопли изо всех дыр. Раньше я бы С. позвонила, и он бы мне мозги вправил. А теперь я боюсь. Никому не нравятся истеричные тетки в соплях. Причем, слишком часто истерящие. Одна не могу справиться с этим. СХОЖУ УМА тчк ВЕЛЮРОВ. Что мне делать????
2 января.
Никогда не вызывала ни у кого никакого желания пожалеть меня. А мне это так надо. Я – не сильная, я - не кремень, я - не эта гребаная металлоконструкция, с которыми можно все, что угодно творить. Если когда-то я поставила защитный барьер, то теперь это дуршлаг. Почти сито. Меня ранит все. И из меня последние силы вытекают. Я – слабая, ранимая и беззащитная. Как бы я ни выглядела, как бы я ни поступала. Если другими людьми восхищаются за мелочевку, то за мои почти великие дела я лишь удостаиваюсь кивка головы в стиле «иначе и быть не могло»... А ведь даже кошке доброе слово приятно.
Я как никогда понимаю Эрнесто нашего Хэмингуея с его безумной любовью к Кубе и развившейся здесь необъяснимой беспричинной депрессией. Я, конечно, аналогично ему не кончу. Я буду жить и радоваться этой жизни. Но, наверное, надо срочно что-то делать. С собой.
От детских обид – он не со мной лепит куличики, а они наши ведерки и формочки сперли и другим отдали, а она вообще ушла в другую песочницу – надо избавиться всем. Мне – прежде всего. Тогда, наверное, со мной будут хотеть находиться не только в болезни и горести, но и радостью поделиться возникнет желание. Но никого, кроме самой себя, лично я воспитывать не буду. Просто я сама про куличики не буду думать. Есть более симпатичные занятия. Больше не буду думать, кто и что подумает обо мне и о моих поступках, ни у кого не будет больше права меня осуждать и обсуждать. Вернее, теперь мне будет все равно.
Позвонил С. Как всегда, тогда, когда надо – сам звонить не будешь, слезами заливать трубку, а хотелось бы участия. Назвал дурочкой и человеком широкой души. Призвал не выполнять план становиться эгоисткой, а оставаться прежней. Отыскал меня зареванную на пляже. Выпили по ред булу, выкурили по сигарете – жизнь уже кажется не столь печальной. Ведь он по идее прав – кончится сезон, и не факт, что большая часть из нас останется на связи. Может, мы даже не увидимся. С. – меня моложе на 15 лет, но так, как он, меня никто не может урезонить, так, как он, никто не может разрешить спор – мой с самой собой. Очень мудро, быстро и ПРАВИЛЬНО. Так, как надо.
Поедем сейчас с ним в спортзал. Может, еще больше полегчает.
Прошло ужасно.
Мне надоело быть помоечным ведром, когда относительно близкие люди, которые называют себя друзьями, сливают на меня свои выдуманные проблемы. Делают это в крикливой и жестокой манере, которую нельзя оправдывать ни несложившейся на этот вечер личной жизнью, ни нерeаlизованными надеждами, ни ёп его мать – экватором.
Я – не компостная куча.
Поклялась уже давно, что никто не сможет меня вывести из себя своим ором, нелогичными обвинениями, оскорблениями – потому что все это закончится как обычно: через 15 минут человек будет валяться в ногах и умолять о прощении. А смысл тогда переживать – знаешь ведь, что ненадолго спектакль.
Вроде урок усвоила. Ан нет.
Ю. показалось, что К. ее оскорбил тем, что вспомнил что-то из рассказанного ею о своем детстве. Рассказанного в другой компании. Вывод – меня никто ни во что не ставит, мои секреты хранить никто не умеет. Секрет был про птенца, которого она выкормила в деревне и выпустила чуть позже на волю. Устроила истерику мне по причине якобы моего языконедержания. Не разобравшись, не освоив даже той мысли, что я физически не могла этого сказать, да и ментально мне это не интересно. Перевела разговор на С. И я поняля, что все это было прелюдией.
Ну, не виновата я в том, что есть люди на планете Земля, которые меня с полуслова понимают, а я могу додумать их мысль на три хода вперед и дружно смеяться вместе с ними над шуткой, которую не все в состоянии понять, потому что из шутки было произнесено только междометие. Ну, не понять некоторым, а когда расшифровываешь, им почему-то кажется оскорблением: не считайте меня за тормоза. Некоторые – это Ю. Неровно человек дышит к С. Ревнует по-страшному ко всем. Его улыбка мне – истерика на полдня. Совместный трансфер – обязательное сопровождение (а вдруг что случится без надзора?).
Короче в новогоднюю ночь поехали бандой с кавой и сигарами на Ксанаду – в дом Дюпона. Веселились, дарили подарки и даже строили планы по совместной поездке на автомобиле через Карпаты на Кавказ. Кончилось все трагически упоминанием о той самой птице и истерикой с киданием туфель и сумок в мою сторону. Потом Ю. извинялась, целовала меня в голые плечи (красивое было платье – жаль не смогла насладиться им в полной мере). А все умерло. Ругались и раньше. И тогда я ей сказала, что больше подобного не потерплю. Что человек, который свое ОДНОСТОРОННЕЕ химическое отношение к мужчине ставит выше того, что сам же называл дружбой, меня разочаровывает.
После той давней ссоры я долго отходила, получалось миксовать в течение какого-то времени милое препровождение и тоску с соплями. Я все понимаю – на девочку накинулись все эмоции, какие только есть. Все, чего она никогда не чувствовала. Но я уже слишком многое пережила – и повторять это вместе с кем-то не могу. И не буду.
Новый год был безнадежно испорчен. Алкоголь не брал. Ю. пыталась смягчить ситуацию. Но все это было как «я тебя люблю» после удара в солнечное сплетение.
Ночью звонил А. Где узнал телефон – загадка. Говорил все про любовь и совершенные нами обоими ошибки. Поздравила с праздником. Была призвана вернуться к нему. Был отвергнут категорически.
Удивилась в очередной раз, как человек чувствует меня. Мейлы в ночь, когда я решилась на другого спьяну, посты в фейсбуке в тот же период. Вот звонок теперь. Как ни странно, нет даже чувства удовлетворения. Не было сарказма, не было горечи. Ничего не было. Поговорила, как с совершенно чужим, малознакомым существом.
Плакала с бутылкой коньяка на веранде дома Аль Капоне всю ночь совершенно по другому поводу. Повод – жалость к себе. Невозможность решить ситуацию с Ю. или повернуть ее в другую сторону. Все казалось глупым, никчемным – и эти алые ногти, и мое платье греческое, и мое пребывание на Кубе, вообще моя жизнь. Анаида пыталась успокоить предсказуемо: ты старше, мудрее, умнее, будь выше. Причем, не зная, в чем, собственно, дело. Думала, что мы мужика какого-то поделить не можем. Причем, этот мифический мужчина предпочел якобы не меня. Знала бы она...
Сказала, что не могу больше жить в такой обстановке: хочу улететь. Она назвала меня дурочкой. Я вправду вела себя как дура. Не надо принимать чужие проблемы как свои. Не надо. Но не умею я по-другому. И долго отхожу от любой ссоры, перекатываю все в мозгу из пустого в порожнее, думаю, как нужно было поступить и что сделать.
Самое забавное, что в этой ситуации я оказалась действительно дурой. Потому что все счастливы, а я в жопе.
Я решила теперь быть просто соседкой, которая не обязана вместе обедать, ужинать, проводить время на пляже, смотреть кино, гулять и РАЗГОВАРИВАТЬ.
Ю. пыталась неловко извиниться – типа, «мне кажется, что вчера я потеряла что-то важное – твое доверие, твою дружбу»... а мне это уже не кажется. Очень больно.
Разговариваю односложно. Да, нет, не знаю, может быть. И в этой ситуации я снова буду для всех не правой. А объяснить всем, в чем причина, я не могу. Порядочность не позволяет. Ну, в самом деле, не рассказывать же, что Ю. на меня костылем замахивалась в период истерии с продолжением в виде депрессии.
Я так ждала нового года, думала, все будет как-то по-другому, я стану уравновешенной, спокойной при всем при этом сохранив свою природную жизнерадостность и юмор. А я в первые 2 дня нового года выгляжу замкнутой, нервной. И я не улыбаюсь. Совсем. Сижу вот и слезы лью в три ручья, сопли изо всех дыр. Раньше я бы С. позвонила, и он бы мне мозги вправил. А теперь я боюсь. Никому не нравятся истеричные тетки в соплях. Причем, слишком часто истерящие. Одна не могу справиться с этим. СХОЖУ УМА тчк ВЕЛЮРОВ. Что мне делать????
2 января.
Никогда не вызывала ни у кого никакого желания пожалеть меня. А мне это так надо. Я – не сильная, я - не кремень, я - не эта гребаная металлоконструкция, с которыми можно все, что угодно творить. Если когда-то я поставила защитный барьер, то теперь это дуршлаг. Почти сито. Меня ранит все. И из меня последние силы вытекают. Я – слабая, ранимая и беззащитная. Как бы я ни выглядела, как бы я ни поступала. Если другими людьми восхищаются за мелочевку, то за мои почти великие дела я лишь удостаиваюсь кивка головы в стиле «иначе и быть не могло»... А ведь даже кошке доброе слово приятно.
Я как никогда понимаю Эрнесто нашего Хэмингуея с его безумной любовью к Кубе и развившейся здесь необъяснимой беспричинной депрессией. Я, конечно, аналогично ему не кончу. Я буду жить и радоваться этой жизни. Но, наверное, надо срочно что-то делать. С собой.
От детских обид – он не со мной лепит куличики, а они наши ведерки и формочки сперли и другим отдали, а она вообще ушла в другую песочницу – надо избавиться всем. Мне – прежде всего. Тогда, наверное, со мной будут хотеть находиться не только в болезни и горести, но и радостью поделиться возникнет желание. Но никого, кроме самой себя, лично я воспитывать не буду. Просто я сама про куличики не буду думать. Есть более симпатичные занятия. Больше не буду думать, кто и что подумает обо мне и о моих поступках, ни у кого не будет больше права меня осуждать и обсуждать. Вернее, теперь мне будет все равно.
Позвонил С. Как всегда, тогда, когда надо – сам звонить не будешь, слезами заливать трубку, а хотелось бы участия. Назвал дурочкой и человеком широкой души. Призвал не выполнять план становиться эгоисткой, а оставаться прежней. Отыскал меня зареванную на пляже. Выпили по ред булу, выкурили по сигарете – жизнь уже кажется не столь печальной. Ведь он по идее прав – кончится сезон, и не факт, что большая часть из нас останется на связи. Может, мы даже не увидимся. С. – меня моложе на 15 лет, но так, как он, меня никто не может урезонить, так, как он, никто не может разрешить спор – мой с самой собой. Очень мудро, быстро и ПРАВИЛЬНО. Так, как надо.
Поедем сейчас с ним в спортзал. Может, еще больше полегчает.