Совсем давно: читать я не умела, и мне вслух читала бабушка. Из-за острова-буяна,в царство странного султана...
Странности султана будоражили воображение. Измененный детским слухом текст был больше похож на заклинание, на какое-то древнее шаманство: смысл терялся, но слова прочно врезались в память. Эти слова заводили в волшебный лес, покрытый мхами и росами, в самую чащу - где слова-великаны окружают тропинку самого раннего, самого первого самосознания. Ощущения опасной и сладкой прогулки - на тропинках, полянах и в буреломах родного языка.
читать дальшеСильнее всего действовал "Анчар" - и ослабел, и лег под сенью шалаша на лыки. Это совершенно невозможный ужас и сладкий яд, шалаш всегда казался таким прекрасным местом, а тут оказалось - что в нем можно умереть. У чьих-то не слишком чистых ног! На совершенно непонятных уже лыках.
Пока бабушка мне читала эти странные слова, я разглядывала какие-нибудь картинки - но не из той книги, которую она читала, а из каких-нибудь других книжек. Так, царевна-лебедь прочно связана в моей ранней памяти со Змеем Горынычем - длинной мускулистой шеей, свившейся на обложке к "Русским народным сказкам".
Наверное, это сильно повлияло на мое отношение к иллюстрациям: когда я научилась читать, то предпочитала книжки с диалогами, но совсем без картинок.
5 лет
При первых звуках этого голоса я забиралась под стол и смотрела на черно-белый экран через защитную бахрому скатерти.
Все тот же сладкий ужас поднимался откуда-то из желудка к корням волос - и я до сих пор не очень понимаю образное выражение "душа ушла в пятки": моя душа стремилась вверх и упиралась в изнанку столешницы, пока Страшный Голос читал, а Невидимая Рука писала на экране нечитаемым почерком - и опыт, сын ошибок трупных, и гений парадокся вдруг.
Парадокся - это такой был глагол past perfect, который лучше всего объяснить фразой "родился мертвым". Я видела такое, когда соседская кошка родила мертвого котенка. Котенок парадокся, он совсем парадокся.
Вот так и гений, бедный уродец, сын ошибок трупных.
Объяснить это я тогда не могла, это сейчас я знаю слово "глагол". а заодно слово "парадокс", "гений" и сочетание "past perfect".
Но уже сама себе я читала - ветер весело шумит, судно весело бежит. Волна за волной уносит тебя в далекие миры, где у всего неведомого и непонятного есть имена, странные и могучие, как древние заклятия.
10
в моем Городе есть памятник - черная голова в окружении фонтанирующих рыб, под головой хорошо видна перевернутая пятиконечная звезда. О памятнике этом ходит много легенд, все и не расскажешь - одна из них гласит, что звезда под Черной Головой - это знаменитый магический пентакль.
На памятнике написано: А.С. Пушкину - граждане Одессы.
Страннейшее сооружение, скажу я вам - особенно если иметь в виду привычные тенденции соцреализма, в которых исполнялись памятники ленину, шевченко и остальным героям моего детского времени. В сравнении с ними (и даже со знаменитым Дюком) памятник *Пушкину и гражданам Одессы* казался алтарем давно забытых культов. Он был загадочным и таинственным, особенно когда на Бульваре зажигали фонари. Более странным были только обнимающиеся мраморные транссексуалы в Пале-Рояле, как раз напротив входа в детскую поликлинику.
Из рыб вокруг Черной Головы вода вытекала в четыре металлические чаши, и мне казалось - если опустить руку в одну из этих чаш, особенно ночью, особенно в полнолуние, то произойдет что-то.
...как минимум - козленочком станешь. Но скорее - " в чан упал и там сварился". Так что попытки разнообразных приезжих умыться из этих чаш вокруг Черной Головы, и тем более - пить черную воду с явным металлическим запахом - были, на мой взгляд, попытками изощренного самоубийства.
до 15
...итак, она звалась Татьяной...
я ненавижу свое имя, не люблю его звук, его вид на письме. Спасибо, Александр Сергеич, вот так удружили! вы наградили нас школьной программой, которую невозможно пережить без ненависти. Ваши цитаты меня преследуют всю жизнь.
Утешало только знакомство с девочкой, которую звали Ольга Ларина. Когда я спросила ее, что она думает о своих родителях, которые дали ей такое имя при такой фамилии - она сказала: ты думаешь, мне было бы легче - если они назвали меня Виолеттой?
15 - 20
Да знал ли ты вообще, памятник нерукотворный - что такое любовь? холодное сердце, взгляд постороннего, ну что ты понимаешь, что ты видишь? Определенно - ты не чувствуешь. Альфонс садится на коня, ага. Развратник радуясь клевещет. Тьфу.
Ничего ты не знал о любви, ледяное Солнце русской поэзии. Подражание Байрону.
Маяковский - тот знал о любви. Пальцы ломал, и разбрасывал куда попало. Есенин - знал. Лермонтов, и тот - знал кое-что про любовь. Не говоря уже о Блоке! А ты...
***пояснение на отвлеченном примере***
примерно тогда же, когда Пушкин явил мне свое полное любовное бесчувствие - я познакомилась с мальчиком из хорошей семьи. Мальчик был ничего себе так, симпатичный, влюблен был в меня - как положено, с цветами, письмами, стихами кровью на листках в клеточку. Маме моей нравился, а особенно - бабушке. И все бы у мальчика получилось, наверное - если бы однажды он не сказал мне: я люблю Блока и джаз.
Блок в тот момент существовал для меня в виде поэмы "12"- революцьонный дэржите шаг, нэугомонный нэ дрэмлэт враг. А джаз (весь) был шумно-старомодным оркестром Глена Миллера, или чем-то наподобие Утесова. Рухлядь и тлен.
А я тогда слушала группу Kiss и группу Iron Maiden, и всякое такое, а тут он со своим Блоком и джазом! Я не могла больше встречаться с таким идиотом. И очень скоро мальчик из хорошей семьи получил полную отставку, а я стала встречаться с бас-гитаристом, который из книг знал две - букварь и зеленую, зато умел целоваться и водить мотоцикл.
Блока я прочла - сразу же после того, как дала этому зануде отставку. Чисто из любопытства. Но было поздно.
Надеюсь, степень глупости автора этих строк отныне всем явлена. Но кто в 15 не был дураком, пусть первым бросит в меня камень.
25
теперь я знаю - в вашей воле меня презреньем наказать
Спасибо, Абрам Терц - за прогулки с Пушкиным. В компании Синявского-Терца гулять с Пушкиным было почти так же интересно, как прогуливаться по Лондону в компании Шерлока Холмса и его брата Майкрофта. Роль наивного Ватсона в этих прогулках была предоставлена мне - о, сколько нам открытий чудных!
Самостоятельно я бы вряд ли забрела заново на страницы, опоганенные минобразованием ссср и многочисленными кликушами, которых называли "пушкиноведы" (как будто пушкин - это такая порода собак, ага)
30
Довлатов. Заповедник пушкиноидных мутантов, описание "пушкиноведов", как породы собак.
Довлатов сделал то, что казалось невозможным, поистине геркулесов подвиг по вычистке авгиевых конюшен разума, изрядно загаженного школьной программой.
Именно он назвал наше Солнце - луной, которая светит одинаково и хищнику, и жертве.
Могла бы и сама догадаться - но, честно признаюсь, не догадалась. И никогда бы сама.
35.
И вот мы, наконец, остались вдвоем. Мы с Онегиным идем в нашу крошечную гавань мимо острова Тирана, судно весело бежит, все отнырялись, впереди - разгрузка и еще немного суеты с трансфером, и у меня с собой здесь, в чужом краю - всего две книги.
Букварь и зеленая. В смысле, карманное издание Онегина и Generation Пи.
Выходных у меня нет, и каждый мой день похож на другой: солнце, утро с видом на три пальмы, кофе с сигаретой, сборы, трансфер, бриф, дайв, еще дайв, обед. И потом мы идем назад, все усталые и довольные - а я читаю Онегина, месяц за месяцем, с любого места в любую сторону - и понимаю.
И понимаю.
Что я люблю.
Зрячей, взрослой любовью, такой - которая вообще не нуждается ни в словах, ни в позах, ни в объяснениях. Люблю навсегда, и этого уже не изменить.
today
С днем рождения, Александр Сергеевич. Прости мне эти куцые строки, я плохой наследник твоих сокровищ. (с)Вот все так и про меня.
И про "парадокся" (эпиграф к "Очевидное невероятное" до сих пор звучит в голове), и про невероятно больную женщину-русалку, которая почему-то на ветвях висела, а не плавала в море-окияне, и про Блока, тогда когда в голове были "Черный кофе" и "Кисс", и про "если любить, то по-Маяковски", и про карманного "Онегина", подаренного мне племянником посла Египта в Ираке (книга и сейчас со мной).
И Пушкина надо перечитывать раз в год. "Много нам открытий чудных" негодник приготовил: каждый раз открываешь его заново.
Но, уже после 30-ти, я, незаметно для самой себя, пересмотрела свою позицию. Я даже не сразу поняла, что начала чувствовать внутреннее отторжение по отношению к Лермонтову. Мне перестал нравиться его пафос и мания величия, круто замешенная на чувстве ущербности, сквозящее рефреном во всех его текстах. Он не перестал от этого быть менее талантливым поэтом и писателем, в моем понимании. Но перестал быть созвучным моему внутреннему настрою.
И в противовес к отторжению Лермонтова, я неожиданно открыла для себя Пушкина. И да, дозрела до того, чтобы признать его гениальность и истинный гуманизм его произведений. Не помню уже в точности, как шла до этого. Но помню, что отправной точкой послужили «Бесы». )))