Совсем давно: читать я не умела, и мне вслух читала бабушка. Из-за острова-буяна,в царство странного султана...
Странности султана будоражили воображение. Измененный детским слухом текст был больше похож на заклинание, на какое-то древнее шаманство: смысл терялся, но слова прочно врезались в память. Эти слова заводили в волшебный лес, покрытый мхами и росами, в самую чащу - где слова-великаны окружают тропинку самого раннего, самого первого самосознания. Ощущения опасной и сладкой прогулки - на тропинках, полянах и в буреломах родного языка.
читать дальше.
35.
И вот мы, наконец, остались вдвоем. Мы с Онегиным идем в нашу крошечную гавань мимо острова Тирана, судно весело бежит, все отнырялись, впереди - разгрузка и еще немного суеты с трансфером, и у меня с собой здесь, в чужом краю - всего две книги.
Букварь и зеленая. В смысле, карманное издание Онегина и Generation Пи.
Выходных у меня нет, и каждый мой день похож на другой: солнце, утро с видом на три пальмы, кофе с сигаретой, сборы, трансфер, бриф, дайв, еще дайв, обед. И потом мы идем назад, все усталые и довольные - а я читаю Онегина, месяц за месяцем, с любого места в любую сторону - и понимаю.
И понимаю.
Что я люблю.
Зрячей, взрослой любовью, такой - которая вообще не нуждается ни в словах, ни в позах, ни в объяснениях. Люблю навсегда, и этого уже не изменить.
today
С днем рождения, Александр Сергеевич. Прости мне эти куцые строки, я плохой наследник твоих сокровищ. (с)


Вот все так и про меня.
И про "парадокся" (эпиграф к "Очевидное невероятное" до сих пор звучит в голове), и про невероятно больную женщину-русалку, которая почему-то на ветвях висела, а не плавала в море-окияне, и про Блока, тогда когда в голове были "Черный кофе" и "Кисс", и про "если любить, то по-Маяковски", и про карманного "Онегина", подаренного мне племянником посла Египта в Ираке (книга и сейчас со мной).
И Пушкина надо перечитывать раз в год. "Много нам открытий чудных" негодник приготовил: каждый раз открываешь его заново.